Осколки слез, триумф разлуки. И боли крик и стоны муки
ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД
Сразу предупреждаю, это одно из моих первых, по этому не судите строго. Выкладываю только, чтоб объяснить свой ник.
Любовь дьявола
читать дальшеОна томно лежала на своей софе. Нежное, гибкое тело покрывали голубые простыни, словно небесная кровь разлилась вокруг Нее и на Нее. И в этом озере при тусклом свете ночника поблескивали серебристо-белые локоны. Она с рождения носит волосы белого золота, к Ее 16-летию они отросли по пояс и волнами тянутся к полу. Золотистые веки чуть подрагивали: свидетельство того, что Она не спала, а вела оживленную беседу сама с собой. Ее миниатюрный, аристократический носик, самую малость вздернутый, как будто в Ней была капля негроидной крови (может, она и наделила Ее кожу золотисто-шоколадным блеском), то расширялся, то сужался. Она явно принюхивалась. И было к чему. Хоть двери в ее комнату и были плотно закрыты, но запах находил путь. Она явно ощущала аромат курицы с грибами, посыпанные корицей и поджаривающиеся в духовке – мама готовила воскресный обед. Странно: почему же Она не помогала ей? Просто Девочка сделала все, и маме осталась лишь курица. Но был и другой аромат в этой кельи. Тонкий, невесомый, удивительно чистый и приятный. Все ночники в Ее опочивальне были в виде аромоламп. Одни из них источали запах, другие – свет, третьи и то, и другое: все зависело от того, что поджигалось. Сейчас горели восковая свеча с маслом розы, и чуть дымился ладан с маслом лимона. Легкий ветерок, который создавали крылья маленького вентилятора, пел в подвешенных к потолку колокольчиках.
На втором плане, словно звук из другого мира, послышался мамин голос. Девочка нехотя встала, накинула легкое, по самые щиколотки кимоно и направилась в коридор. Медленно, как будто под слышимую только Ей музыку вышла во двор, сразу же прикрыв изумрудные глаза рукой от яркого солнечного света. Она остановилась. Ее что-то раздражало. Нет, не солнечный свет: к нему она уже привыкла. Это было другое ощущение, более навязчивое. Как будто… да, как будто за Ней кто-то наблюдает. Вечером, распахнув шторы, Она зацепила их за головы железных змеек, тяжелый шелк, словно зеленое тело этих змей, струился в лунном свете. Сегодня, почему-то Она оставила жалюзи на балконе опущенными. Вышла на балкон и, приоткрыв окно, начала любоваться то небом, то своим отражением в зеркале. Ей нравилось слушать ночную музыку; та была ненавязчивой и под нее спокойной рекой текли мысли и видения.
Она всматривалась в свои глаза, как вдруг Ей показалось, что у Нее за спиной в тени кто-то прячется и наблюдает. Резко повернувшись, включила свет, хотя это было рискованное мероприятие, поскольку Ее одеждой была лишь тьма. Яркая вспышка вырвала ее чуть пухлое, нет, не толстое, а округлое именно в той степени, чтобы быть привлекательным, тело из объятий ночи. Но в то же время она показала и незнакомца. Он стоял, скрестив руки на груди, и Его молодое, но серьезное лицо озарила чуть заметная улыбка. Ее лицо ничего не выражало – оно стало каменной маской.
- Здравствуй. Не бойся и не удивляйся. Я пришел, что бы провести, показать и научить.
- Куда провести, что показать и чему научить? Кстати, кто ты? – ответила Она таким же холодным и поучительным тоном, как тот говорил.
- Провести и показать Истинный мир, к которому стремится твое сердце не один год. И научить в нем жить, и выживать. Я – Проводник. У меня много имен. Можешь дать мне еще одно, если тебе это важно.
- Хорошо. Только сначала я оденусь, а потом будешь дальше играть свою роль.
- Остановись! Я не шучу и не разыгрываю тебя.
Она и раньше заметила, что, как только незнакомец начинал говорить, все звуки смолкали. Но сейчас сам воздух стал тяжелым и наполнился ожиданием, как иногда бывает во время и перед грозой.
- Я это знаю. Но мне все равно нужно что-то на себя накинуть.
Она влезла в свои любимые джинсы и, стилизованную под военную форму, рубаху.
- Я готова. И как же мне тебя называть?
- Это не важно, какое ты дашь мне имя. В первую очередь ты должна выбрать имя себе, поскольку в нашем мире настоящее имя – это ключ. И его могут знать лишь те, кто связан с тобой неразрывными узами, те, чья смерть зависит от твоей смерти.
Теперь напряжение в воздухе уплыло, словно тучка в ветреную погоду.
- Выбрать себе новое имя? Так… Как насчет Клеопатры? Нет… Слишком вульгарно. Может это? Да, это оно! Пантикапея... Не слишком заносчиво?
- Нет, красивое имя и тебе оно подходит. Да тебе нужно еще одно. Что-то вроде Роксоляны, Кошки и т. п. Чем больше ты проживешь, тем больше тебе дадут имен. Но представляться ты будешь только этими двумя. Когда каким поймешь позже.
- Скифка. И отчасти это будет правдой. Ну, с моими именами решено, а как мне тебя величать?
- Как тебе будет угодно, - это прозвучало с явной насмешкой, но его глаза выражали океан печали и извечную усталость. Они вообще не подходили ни к его лицу, ни к телу. Нет, они не были уродливыми. Напротив, они были великолепны: то в них была голубизна сапфира, то синева бирюзы. Да вот только была в них и печаль, и усталость столетнего старца, а выражали они вековечную мудрость.
На секунду Пантикапее почудилось, что она знает его очень давно, и имя его сплыло само по себе, но, не желая обидеть своего Проводника, она немного изменила его и сказала:
- Люцый.
- Пусть будет так, - на краткий миг его голос дрогнул, а за спиной что-то появилось и вновь исчезло. Нет, это ей только показалось, просто ветер играет с его чудными, словно черный шелк волосами.
Он протянул ей руку, и они растаяли в желтых лучах воздуха.
- Прежде чем познакомить тебя с обитателями нашего мира, нужно тебя нормально одеть.
- О чем ты? Ты намекаешь, что у меня дурной вкус?
- А потом посмотреть какая у тебя сила и объяснить кое-какие правила, - он говорил так, как будто не слышал ее. А Пантикапея все яснее слышала свист и все больше начинала тонуть во мраке, который их окружал.
И тут она сбросила с себя оковы забытья, а, открыв глаза, увидела, что плывет в белом свете, в который вплетаются нити голубизны, как будто в букете белых роз затерялось несколько незабудок. И свист, душивший камнем сердце, улегся, вместо него слышался шепот ветра в морских волнах. Панти огляделась и увидела, что держит за руку Люцыя. И там, где их руки сливались, словно ручьи в одну реку, проходила граница, за которой была темнота.
- А ты молодец. Быстро учишься. А то я было уже подумал, что пешком идти придется. Понимаешь, Порталы – это сила создателя в чистом виде, и она защищает своего творца, уничтожая всю другую силу.
- То есть если бы я не выстроила Портал, меня бы поглотил твой?
- Нет. Нам пришлось бы добираться пешком, а это не близко.
Пока месть они разговаривали, фон вокруг них менялся. Они очутились на рябившем плесе воды.
- Мы прибыли. Теперь тебе нужно вспомнить еще одну вещь, - и он отпустил ее руку.
Пантикапею покрыли слои моря. Селенные капли жгли губы, но сердце почему-то пело. Она любила воду, про себя всегда называя ее мамой. И теперь Панти чувствовала, как по ее телу и внутри него струится сила, дарованная Великой мощью под названием Вода. Она открыла глаз и вышла на поверхность лазури.
- Ну и что дальше?
- А дальше – по магазинам. Поскольку твоя стихия вода, мы спустимся вниз.
На дне пред их глазами пристал подводный город во всем своем великолепии. Здания, сотканные из волос водопадов, а внутри затененные разноцветными водорослями и кораллами. Но, если не обращать внимание на диковинные материалы, то град был копией современного мегополиса, только неон здесь заменяли светящиеся медузки и рачки.
Люцый повел ее к просвечивающемуся радужному зданию на углу площади.
- Приветствую тебя, Назари.
Высокая, худощавая, она стояла гордая в бордовых одеяниях. Ее глаза злобно сверкнули, а седые волосы поплыли волнами в горизонтальной плоскости, при этом стал заметнее выделяться шрам от уголка глаза до губы на левой щеке:
- Что ты здесь делаешь, Лю?.. – она не успела закончить фразы, как он ее перебил, указав глазами на Пантикапею:
- Я хочу, чтобы ты одела ее.
- Ты в проводниках? – это явно выбило ее из колеи и очень сильно озаботило.
- Ты красива, а это значит, и одеваться должна красиво. Я так понимаю, платишь ты, - это Назари обращалась уже к Люцыю.
- Что? Извините нас. Люцый, я хочу поговорить с тобой, - Пантикапея взяла его под руку и хотела уже отвести его в сторону, как вмешалась Назари:
- А ты ей не объяснил правил?
Он так испепеляюще на нее глянул, что та аж усохла. Старуха явно его боялась и ненавидела.
- Панти, я – твой Проводник, а это означает, что я несу все расходы и ответственность во время обучения и помогаю устроиться после. Обучение длится с 16 до 18 лет, ровно два года, ни днем больше, ни днем меньше, - это он говорил тихо и на удивление ласково, но последние слова он почти вдохнул в нее:
- У Назари отменные вещи, особенно оружие, поэтому выбирай любое, не хочу, чтобы ты умерла из-за плохого меча, - и улыбнулся.
- Но в жизни за все нужно платить.
- Ты тоже когда-то будешь Проводником – это и будет твоей платой. А теперь беги малышка.
Назари протянула руки Скифке, взяла ее ладони в свои и увела в соседние помещения.
- Ты останешься здесь, а ты пойдешь со мной. Да, а как тебя зовут, Красавица?
- Пантикопея, - и их скрыли очередные кудри водопадов, заплетенные водорослями. Больше ни единого звука не донеслось к Люцыю.
- Принимай.
Пантикопея вышла из-за ширмы иным человеком. Ее стан облегало длинное платье, на концах образовывающее щупальца осьминога. Оно сияло нежной лазурью, словно было сшито из самого океана. Позвоночник защищали золотые чешуйки, которые стройным рядом спускались к полу и окантовывали платье снизу. Начиная от локтя и к низу, змейкой плелись такие же чешуйки на рукавах. Лицо прикрывала вуаль из той же ткани, только с золотой травинкой, лишь глаза сияли зеленью лугов. В прическу вплели золотую нить с рубинами, и большая капля одного из них улеглась на лбу красавицы. Пояс, свисающий с одного бедра, позвякивал острыми, как солнечный луч, «звездочками».
Пантикопея произвела элегантное движение руками, и в них оказалось по кинжалу. Оба платиновых клинка были острее комариного носа. Их рукояти в виде змеиных голов светили рубиновыми глазами. Такими же мимолетными движениями она вернула игрушки назад.
Потом в миленьком пируэтике извлекла меч из-за спины, рукоять которого скрывали волосы. Единственным отличием меча (не считая размеров) была инкрустация самого клинка верхней части драгоценными металлами и каменьями.
- Оружие прекрасное, но зачем вуаль?
- Дорогой князь, вы ведь не хотите, чтобы с вашей подопечной случилась та же неприятность, что и со мной, - при этих словах она указала на шрам, а обращение приправила солоноватым привкусом сарказма, - это ткань подводных обитателей, она прочнее любого метала, легче воздуха и нежнее шелка, а также не горит и не мокнет. К ее наряду прекрасно подходят эльфьи туфельки с золотыми нитями и рубиновыми слезами.
Назари подала Панти чемоданчик с остальными ее покупками. Это были: еще пара ножей, менее красивых, но не менее смертоносных, кипа украшений, некоторые из них уже покоились на ее теле, флакончики с духами, ядами и противоядиями, шпильки - метательные иглы, украшенные самоцветами. Люцый же ничего себе не купил. И не потому, что ничего не было, а потому, что ему ничего не продали б.
Назари смотрела на удаляющуюся пару. И ее посещали тяжелые думы. С чего это сам Князь тьмы стал Проводником? Почему он скрывает свое звание, которым так кичится? Кто эта красавица? И еще одно: Что он к ней чувствует? Это был очень интересный вопрос. Назари обладала даром видеть сокрытое от всех. И сейчас она видело то, что Люцифер не установил лимит растрат, как обычно делают Проводники. А еще в его глазах появился новый оттенок, нежность что ли, забота что ли, она не смогла этого уловить. Именно это ее и беспокоило. В глазах же ребенка она увидела лишь всепоглощающий интерес и радость сбывшейся мечты. Так же от нее веяло силой, но вкус этой силы был каким-то особенным, неуловимым.
Назари подозвала одну из своих помощниц, передала ей ключи, сказав:
- Если меня будут искать, я у Пифии, - и направилась к поверхности.
Поднимаясь к лунному свету, Люций и Пантикопея молчали. На верху он еще раз взглянул на свою спутницу.
- Платье может быть и сухое, но сама я похожа на мокрую курицу, - с улыбкой ответила она на его оценивающий взгляд. Князь тихонько подул на нее и улыбнулся:
- Так действительно лучше.
- Спасибо. Теперь я понимая, откуда взялись истории о русалках. Мираж некоторых магов, заселивших глубину, давал трещину.
- Не совсем так. Жители глубин действительно существуют, - покаместь он говорил, юная ведьма думала, как прекрасно снова слышать, ощущать запахи. И она в полную силу наслаждалась пением моря и мелодией голоса Проводника. А запах свежих трав с нотками йода приводил ее в полный восторг.
- Пантикопея!
- Что?
- Ты меня слушаешь? Ветру это все уже известно. Обитатели глубин так же обладают силой, но на поверхность они выходить не любят. Для нас на дне исчезают все запахи и звуки, и общаемся мы при помощи мысли, а дышим только благодаря магии. Для них же все это происходит на поверхности. И при встречи мы можем увидеть, как вокруг их головы танцуют капельки воды. Понятно?
- Да. А теперь домой?
- Нет. Но я надеюсь, ты не собираешься таскать чемоданчик за собой.
- Не хотелось бы.
- Ну, так почему он до сих пор у тебя в руках?
При этих словах он направился к манящему пляжу. Скифка немного постояла, закрыв глаза, потом вызывающе улыбнулась и очутилась на теплом песке раньше Люция, телепортировав чемоданчик домой, а себя на берег.
- Молодец.
В это время Назари переступила порог дома Пифии. Та как раз собиралась в кафе:
- Назари, что стряслось, - обычно глубинная обитательница присылала кого-то, - поговорим за чашечкой кофе. Они уселись на веранде, попивая густой и ароматный напиток.
- Ко мне сегодня заходил Вельзевул, - прервала ожидание гостья.
- Что? Да как он посмел? Он что уже считает себя всесильным? – в этих словах была не только заносчивость маленькой выскочки, а истинный гнев, украшенный строгим тоном.
- Он заходил в качестве Проводника. Вот это самое странное.
Они раздумывали. Каждая о своем, но об общем горе – ведь известно, если Он что-то начинает делать, то это на беду всем.
- Девочка очень красива, не из слабеньких, но и сила ее не настолько велика, чтобы заинтересовать самого Князя тьмы. Но вот вкус этой силы весьма необычен. Помнишь, на празднике Короля эльфов нас угощали целебной водой из Первоисточника жизни? Ну, так вот добавь к его вкусу еще металлический привкус, сладость меда, терпкость мяты, каплю лимонного сока, пряность вина, аромат фиалок, липы и запах дождевого леса. Но это еще не все. Там есть что-то такое неуловимое, тонкое, но яркое, как закат или восход солнца после страшной битвы.
- Может этот целебный вкус его и манит?
- Не знаю. Но есть и еще одна вещь, может быть более важная… Когда Он на нее смотрел, то тьма в Его глазах исчезала. И казалось, будто к Нему вернулась прежняя сияющая белизна.
- Да, что-то растет, меняется и очень скоро вылупится в этом мире.
От морского спокойствия Люций повел подопечную к городской суете, по ходу объясняя некоторые правила.
- Слушай меня. Слушай очень внимательно, поскольку я скажу тебе очень важную вещь. Я буду говорить понятным тебе языком. Война меж двумя лагерями идет и сейчас, просто она переросла в новый вид. Одним из ее проявлений и есть Проводники. Таким образом, идет вербовка новых темных и светлых. Проводник и подопечный из разных лагерей. Данная вещь проводится по обоюдному договору – Первому перемирью. Проводятся и открытые боевые действия, но не каждым встречным, а специальными загонами – Чистильщиками. В принципе эту войну - Великую войну ведут и поддерживают светлые. Мы просто живем. Именно они создали Чистильщиков. У нас же подобных загонов нет и не было. Чистильщики патрулируют улицы и если видят, что темные совершают преступление (за их законами), то они или уничтожают, или лишают свободы, или отправляют в Преисподнюю. Бывает, темные организовывают группы Противостояния и начинают охоту на Чистильщиков. Но в отличие от светлых мы не убиваем всех на право и на лево. Гражданских мы не трогаем, с некоторыми даже ведем дела. Это все благодаря Договору, за которым «чинить правосудие имеют право только Чистильщики». Если обычные обитатели будут это делать, то их выдают нам и причисляют к преступникам. Гражданские имеют право только клепать доносы.
- Ты несправедлив. Ведь многие темные питаются людьми, их душами, силами, пытаются увести их от Бога.
- Поговорим об этом позже. Сейчас лучше не начинать такие дискуссии, они не к месту и не ко времени. В данный момент мы на моей территории.
Они вошли в дубовые двери замка, который с наружи казался разрушенным и опустевшим. Навстречу путникам ударила музыка, аккорды которой тяжело описать. В ней было что-то, что затрагивало самые тайные уголки души, то кидала в ужас, то дарила несказанные удовольствия. Встречал их, к удивлению Пантикапеи, запах горячего шоколада с корицей, за которым прятался привкус крови и жареных цыплят. Были там и другие запахи и звуки, но их лучше не обнаруживать. Музыка была не настолько громкой, как показалось вошедшим с тишины. Звук был отрегулирован именно так, чтобы не мешать посетителям и в то же время скрывать их беседы от посторонних. Как только Люций и Пантикапея переступили порог, все разговоры смолкли, а народ склонил головы в знак почтения. Лишь некоторые остались гордо сидеть и продолжать свою трапезу – это были, как и Скифка, новички мира сего – Подопечные.
Панти поразила красота интерьера. Там было все: изысканность, блеск, пышность старины, улучшенная новыми технологиями.
Их провели в комнату на втором этаже с балконом. Зеркала, выцветшие полотна и гобелены, позолота, красное дерево, бордовая кожа, томящий запах цветов, обилие пищи и вина – все это завораживало, манило и напоминало об усталости. Панти села так, чтобы были видны глаза звезд. Они ели молча. Каждый размышлял о своем. Скифка думала о происшедшем сегодня чуде. Думала о завтрашнем празднике дня рождения, точнее уже о сегодняшнем. И вся ее жизнь в том мире показалась ей такой незначительной. Попытки все происшедшего сегодня вспомнить, систематизировать, определить свое отношение, усыпили Панти. И отяжеленная сладостями Морфея глава Красавицы упала на плече Князя. По мановению его взгляда софа викторианского стиля удлинилась, а тело Скифки выпрямилось. Ее голову он положил себе на колени. Он любовался ее спящей красотой. И вспоминал тот первый день, когда наткнулся на нее, и, бросив все, устремился вслед неуловимому видению. Как он хотел вернуть те дни! когда, наблюдая за ее безмятежным сном, не смел прикоснуться и лишь пытался угадать ее мысли и сны. Ему хотелось остановить время. Если бы он мог оградить ее от этого мира. Он знал, что, как только «пробьет полночь», она начнет ненавидеть его и пытаться уничтожить. Боятся она его не будет. Ему придется ее уничтожить. Нет, не уничтожить, а убить. Именно убить! Это его больше всего и злило. Почему он не хочет ее убивать? А может она останется с ним. Нет! Это будет еще хуже! Что же с ним стало? Ведь цель его существования доказать, что все они предатели, недостойны Его [Божей] милости. Он не хотел видеть ее падения. Он хотел быть с ней, но не хотел, чтобы она была с ним. И в этой ситуации есть и хорошая сторона.
Люций нежно прикоснулся к ее голове. Потом запустил пальцы в ее мягкие, словно пух, волосы. Поглаживая ее по голове, он улыбался и больше ни о чем не думал.
Раздался еле заметный шорох. Вельзевул мысленными щупальцами потянулся к окружающему его миру. Он ощутил присутствие Галии – командира Красной орды мщения. «Входи». Но прежде, чем та престала перед ним, он прикрыл лицо Пантикапеи вуалью.
Рыжеволосая, одетая, как первобытный человек, красавица – чистейшее воплощение вожделения – втолкнула в комнату скрючившуюся, бесформенную вещь.
- Что это ты притащила, Галлия, - теперь в его глазах сияла свирепость, а голос отдавал металлом и соленой кожей.
- Вы сами это просили, монсеньер, - хныкая, отползла она к двери.
- Ах, это он? А ну выпрямись, - и по велению взгляда Князя куча выпрямилась, раскинув ноги и руки буквой «икс». Вельзевул жадно улыбался, глаза его сулили наслаждения для него и жуткую боль для распятого.
- Ты молодец, Галлия, теперь оставь нас.
Вельзевул до сих пор одной рукой поглаживал спящую, а другой тянулся к мужчине. Тот был в старых лохмотьях, небритый, и от прежней красоты остались лишь пропитые изумрудные глаза, да волосы белого золота. От него дурно пахнуло.
- Но, повелитель, разве я плохо потрудилась, разве я не заслуживаю награды? Позвольте мне остаться, - привкушая кровь и ужас, она встряхнула огненной главой. - Я сказал, чтобы ты ушла. Вон от сюда, - и голос его отдался у нее по телу огненными бичами. Галия испарилась в клубнях синего пламени, но еще долго слышались ее всхлипывания.
Комната переменилась. Все столы с яствами ушли в дальний конец. Сам Люцифер с полулежащего состояния выпрямился в гордой посадке и открыл лицо Пантикапеи. В глазах обреченного мелькнула надежда, открыв рот в спасительном крике, услышал он:
- Не смей забирать у нее этот последний блаженный сон. Ты достаточно попортил ей жизни. Теперь пришла твоя очередь.
Тело негодного отца подплыло ближе к Сатане, и он начал медленно водить пальцем по коже, оставляя вызженый след. Дойдя к шее, Вельзевул воткнул палец в мягкую, сочную плоть, похожую на спелый грейпфрут. Потом поднес его к языку и выплюнул:
- Даже кровь твоя бесполезна: в ней нет силы, а на вкус она напоминает навоз.
От страха старик хотел опорожниться, но Дьяволу это не пришлось по душе:
- Даже не мечтай. Разве ты не видишь, что мы с ним дышим этим воздухом? Нам приятней вдыхать аромат роз и фиалок, а не твоих фекалий.
И голос его хлестал истязаемого, сжимал сердце и пробирался к костям голодными червячками, оставляя кровавые следы на коже. А украденная возможность опорожниться еще больше усиливала ужас, боль и унижение.
Но князю этого было мало. Его синие, как бездна ночи, глаза светились алчностью и по истине адской злобой. Все лицо исказилось, став ужасающе прекрасным. И ангельская красота превратилась в орудие пыток и кошмара. А она спала. Он придумал достойную казнь для человека, который посмел обидеть его цветок. Вельзевул запер его мозг в клетку деймоса, наслав на него страхи и боль целого мира.
Пред белоглавым престали изысканные яства мира сего. Он ощущал их запах и вкус, но, протянув руку, увидел миллионную армаду, которая набросилась на него, разорвав на кусочки. После, перед ним проплывали блаженные видения земных утех. И как только он хотел присоединиться, красавицы превратились в змей и чудовищ, которые проникали в тело и пожирали из нутри. Вдруг он очутился в темной, маленькой коморке, и клаустрофобия на пару со страхом темноты начала жечь его мириадами огненных игл. И все страдания мозга отражались на его теле, но сила тьмы залечивала раны и вновь кидала несчастного в пучину еще больших мучений. Так он минутами, что превратились в века, переживал боль, несбыточные желания и ужасы каждого человека, который жил или живет на планете. А потом его ожидал ад.
Он был удовлетворен. Он наслаждался его болью и страхами, впитывая их, словно гиб, превращая в чистую энергию. Сладкая истома проходила по всему его телу, и он потихоньку принимал лежачее положение. Взгляд Люцифера упал на спящую Пантикапею. И его словно током ударило. Капля крови белоглавого упала на рубиновую слезу и растеклась по лбу. Он хотел стереть ее. Но, не успев прикоснуться, заметил, что кровь впиталась рубином и светится от туда, враждебным глазом. В порыве гнева Люцифер вышвырнул украшение и:
- Галлия, забери этот мусор! Он в твоем распоряжении.
Прежде, чем демон успел появиться, черные крылья хозяина скрыли его и спящую.
«Неужели он испугался. И чего? Мнения и вопросов какой-то девчонки… Человека?»
Чуть успокоившись, он поцеловал Панти в лоб, слизнув остатки крови, и вернул рубин на место, пытаясь не думать о том, что будет, когда она проснется. Люций пытался убедить себя, что ему не важно ее мнение. Сам себя, обманывая, он желал своего разоблачения и боялся его одновременно. «Ведь он не сделал ничего дурного. Он ведь только наказал виновного. Да что это с ним? Он ведет себя не как первый из первых, а как маленький проказник! Неужели Бог придумал новый вид наказания, изменив всем своим устоям? Неужели Он начал забирать свободу воли, вмешиваясь в мысли и чувства? Но чем тогда Он отличается от падшего ангела? Нет, Он этого не мог сделать. Тут иные первопричины, неведомые ему… пока.»
Он смотрел на нее, и его уста стали выталкивать слова, которые слились в песнь. В те песни, которые, он думал, уже никогда не доведется петь и позабыл их, и которые никогда не звучали в этих палатах.
Пантикапею разбудили нежные прикосновения, похожие на поцелуй ветра или объятия дождя. Такой эффект производил голос Люция. Не раскрывая глаз, она начала прислушиваться к чарующим звукам. И сама того, не подозревая, начала напевать не известные ей слова и кружиться в танце под внутреннюю мелодию. Люцию показалось, что вернулись старые времена, и он слышит пение своих сестер. Павший ангел поднял глаза и, залюбовавшись Красавицей, прекратил петь. Но она дальше продолжала парить в небесном танце, подпевая себе. А у него текли слезы. Не было в них ничего похожего на плач человека, просто капельки дождя скатывались из небесно-голубых глаз. И как только одна из них достигла пола, добавив свою ноту в общую мелодию. Панти замерла, после еле слышно произнесла:
- Извини, - и растворилась в сиянии звезд.
Что происходит? Неужели пришел час Страшного суда? Галлия злилась. Раньше она была его любимицей, а сейчас он не то, что не отдал ей для игр приговоренного, а даже не дал насладиться зрелищем. И кто это такая? Галлию испугали сегодняшние пения. Как он мог произносить их звуки? А этот второй голос! Неужели это та? Неужели она ангел? Но там еще что-то случилось. Что это были за сияющие жемчужины?
Этой ночью все люди почувствовали жгучую печаль. Фэйри, эльфы, обитатели глубин и другие волшебные существа воздели очи к небу и затянули заунывные песни. Даже птицы и звери притихли, а потом послышались их плачущие голоса.
Назари и Пифия также услышали этот зов. «Неужели ангелы плачут по одному из своих? Неужели один из них присоединился к Люциферу? Неужели та Красавица… как она сказала, ее зовут? Ах да, Пантикапея… неужели она была ангелом? Нет. Я бы это ощутила. У нее был чисто человеческий вкус… может быть с эльфской приправой. Назари не понимала, что творится.» Этого никто не знал. Может быть только Он.
Пантикапея открыла глаза в своей комнате, и в них блестели слезы. Она не имела права это делать. Она чувствовала себя воровкой. И ей было ужасно жаль его. Но даже сейчас она отказывалась верить. Переодевшись, Панти закуталась в одеяло и забылась в лихорадочном сне. В нем были воспоминания событий, в которых она не принимала участия, вперемешку с воспоминаниями ее жизни. День прошел, словно на карусели. Вечером начали собираться гости. Очередной раз, открыв двери для следующей партии поздравляющих, она уткнулась в синие, как ночь, глаза.
- Я люблю тебя, - их губы зашевелились в беззвучных словах одновременно. Она зарылась лицом в его грудь, а он как можно крепче прижал ее к себе.
- Мама, мне нужно отлучиться на пару минут! – и только ветер остался вспоминанием об их пребывании.
Им стало легче оттого, что они сказали и разобрались в себе. Но их щеки умывали безмолвные слезы, а сердце металось в щупальцах ужасной боли. Чарующие звуки девственного леса успокаивали. Они стояли и смотрели на танец солнца в листьях.
Ему стало легче и тяжелее одновременно. Он не может с ней бороться и не может позвать ее с собой. Его любовь губительна для нее. «Почему именно сейчас? И как он мог полюбить человека? Они ничтожны. Но она… Она другая. У них есть только два года. Два года на то, что бы научиться жить друг без друга.»
«Ей было больно. Она давно любила его. Просто не знала этого. Она встретила свою половинку. Но она не посмеет быть с ним. Это невозможно. Как она может любить того, кто хочет погубить всех дорогих ей людей, кто жаждет ее души. Что же будет дальше? У них есть только два года. Два года на то, чтобы все изменить или разлюбить.»
Но ангелы не имеют забвенья и не умеют предавать. Да и она любит раз и навсегда.
Дни шли, как в бреду. Он обучал ее боевым искусствам, новым магическим пасам (в ней проснулась память крови), заклинаниям, рассказывал правила и законы. Иногда, очень редко он вспоминал прошлое, время до человека, до своего падения и, тогда, на удивления всем: и темным, и светлым, под небесами разносились ангельские песни и, странная пара кружилась в облаках.
Теперь она чаще начала входить в свой мир без Люция. И так было легче. С ним ее разрывало на две части, а без него съедала тоска. Она еще не закончила обучение, но вступила в отряд Чистельщеков. Ему это не нравилось, но его это и радовало, поскольку Панти уже умела и знала практически все, что знают совершеннолетние маги.
Ее память была на много длиннее, чем ожидал сам Люцифер. И откопались в этой памяти даже тайные знания эльфийских умельцев.
Сегодня ровно год, как они знакомы. Скифка достала свой первый наряд (водяной, как она его называла). К чудесному туалету она не прикасалась с того самого дня, благо наряды она могла покупать хоть сто раз на день (в прямом значении слов). К рубиновым украшениям она также не касалась. Ей не нравился блеск, появившийся в капле, и не хотелось надевать ее на голову. Но она пересилила себя. Теперь зеркало отражало 16-летнюю девицу, лишь глаза выдавали прошедший год, напряженный год. В них виднелась мудрость ни одного поколения и боль почти равная той, что теплится в глазах Люцифера.
Сатана решил сегодня испытать себя. Сможет ли он быть без нее. Дьявол приказал привести девственниц трех рас (эльф, человек, обитатель глубин – золотой триумвират). Он хотел, как когда-то, придеться мирским утехам из золотым триумвиратом. Сатане нравилось искушать светлых. По его повелению были наполнены красные бани кровью человека с добавлением эльфийской и крови белых фэйри. Его забавляло искушение и унижение светлых. Он заставлял их в обмен на силу дарить свои ласки. Изменяя свое тело, Вельзевул, наслаждался тем, как им омерзительно. Он предлагал им то, от чего еще никто не отказался: всю свою силу на веки вечные. У них был лишь один вопрос: как он может отдать всю свою силу каждой, если их трое. Он объяснял, что каждая будет получать силу на день, а две другие в это время будут прибывать в забвенье. Никто из них ни разу не поинтересовался о последствиях. Он никого не обманывал. Лишь не договаривал. Его сила в слабом сосуде бушевала и уничтожала нового носителя. Но никого это не интересовало. В их глазах светилась алчность. Они хотели уничтожить его с помощью его же силы. Но не проходило и доли секунды, как они превращались в прах, одна за другой
Лишь один раз у одной из них хватило сил продержаться минуту. Она успела ранить его. Но ей не ведомо было, что, вступив в сделку с дьяволом, она навеки становится подвластна ему. Все они проклинали его. Лишь эта молчала. И в злости он дал ей новое тело и обратил в демона. Как она противилась! Как он наслаждался, ломая ее! Теперь у нее новое имя и новые идеалы. Теперь она Галлия, самая преданная и самая подступная. Никто из всех демонов не знает, кем он был. Никто кроме нее.
И теперь он начал прежнюю игру. Его голосу не могли противиться. Он был похож то на шелковые объятия, то на ласки моря, то на прикосновения листвы. Она с отвращением прикоснулась к нему, и их всех отбросило назад.
- Галлия, уведи их, - его глава упала, а голос стал глухим, и все почувствовали укусы песчаной бури.
- Куда повелитель? – Галлия радовалась и злилась одновременно.
- Туда, откуда взяла, - он поднялся и направился к другим комнатам. Все увидели красоту его тела, которую омрачала лишь кровь, стекавшая струйками.
- Я еще могу что-нибудь для Вас сделать, - в ней проснулась дерзость.
- Да. Убери кровь. Наполни ванны ключевой, чистейшей ключевой, холодной, как твои слезы водой. Смешай ее с травами и маслами. А потом исчезни с глаз долой.
Люцифер вступил в открытое пламя, такое же красное, как и кровь, в которой он выкупался. Огонь очищал. Выйдя из него, он был черный, как черт. Но тело его не пострадало; обуглилась лишь чужая кровь.
Ледяная вода, словно руки любимой, снимали угольки и уносили тошнотворный запах. Какими б небыли его идеалы, а он любит только единожды, и предавать не может. Но не только в этом дело. Теперь красные ванны ему противны. Такое чувство, что он купается в ее смерти и горе. Даже боль и ненависть Галлии внушают сердцу вину.
Облачился он в белоснежные широкие штаны и рубаху по щиколотки с разрезами по пояс, на манер восточных одеяний. Ни оружия, ни украшений при нем не было. Лишь невиданная до толе ткань да черные крылья выдавали его титул.
Скифка вышла раньше назначенного времени. Она проходила знакомыми с детства улицами и не узнавала их. Новые люди, новые фасады, новые магазины и кафе. Она могла спокойно заходить и покупать все, что вздумается. Благо Чистильщики получали огромную, даже как для магов, зарплату (к тому же Люсий постоянно пополнял ее счет). Пантикапея сама не понимала, как ее приняли. Стать Чистильщиком в их мире еще сложнее, чем Президентом в - нашем. Она пошла, просто, попытать удачи, и ее приняли, ни о чем не спросив. Скифка не знала, что это Назари и Пифия поговорили с Королем Элионом. Эта парочка была уверена, что она уничтожит Князя тьмы. Им даже не приходило на ум, к чему может привести эта малолетняя Красавица.
Люций был прав, она прожила лишь год, но уже не может упомнить всех своих имен. Ее называют и Княжной, и Люцией, и Темным цветком, а также Змеиным жалом, Бело главой молнией, Зеленным огнем, Красавицей и еще как-то, но она уже не помнит.
Пантикапея свободно ходила в одиночку по территории темных, хотя иным Подопечным это было запрещено. Ее не трогали. За ней всегда были черные крылья. И в этот раз она преступила границу не для того, чтобы что-нибудь купить, а для того, чтобы кого-нибудь убыть. Ей не нравилось уничтожать вампиров и оборотней – они убивали, чтобы жить, а не жили, чтобы убивать. По поводу других обитателей тьмы ее не грызла совесть.
Сейчас ей вспомнился один случай. Она опаздывала. И тут услышала всхлипывания. Подойдя ближе, увидела картину: девушка склонилась над телом старухи, на шее которой явственно виднелась печатка вампира. Тогда Пантикапея подумала, что кровосос убил бабушку несчастной. Но, подойдя поближе, она ахнула: у той были окровавленные клыки. Скифку оскорбили эти крокодильи слезы. Она занесла руку в ударе. На нее обратились глаза вампира. В них была невыносимая боль и мольба. Именно этот взгляд и остановил ее тогда. Именно этот взгляд и заставил задуматься о своих действиях.
- Люций! – она стояла над убийцей и звала его, сама чуть не плача. А вампирша даже не шелохнулась, - Люций…
Он появился, и в глазах его читалась тревога.
- Что случилось? Ты плачешь? Ты плачешь! Панти, что с тобой? – его голос вливался в него прохладными струйками воды, успокаивая.
- Люций, забери ее к себе и не выпускай, пока я с ней не поговорю, - и Скифка указала головой на девчонку.
- Почему ты ее не убила? – этот вопрос оскорбил и обидел ее. А следующие слова успокоили и разозлили одновременно, - Ты имеешь на это полное право.
- Не знаю. Не спрашивай. Просто сделай. Пожалуйста…
Через неделю Пантикапея появилась в одном из замков Князя. Ее там не любил, но вела она там себя хозяйкой.
Люцифер рассказал ей историю вампирши. Та уже десять лет такая. Когда-то она была красивой и чистой девушкой. Звали ее Катрин. Катрин влюбилась в молодого и богатого парня. Он тоже полюбил ее. Да было одно «но». Парень был вампир. Один из сильнейших. Он предложил ей выбор: вечность с ним или смерть без него. Для нее жизнь без парня была хуже смерти. Они поженились, а на следующий день он обратил ее. Катрин не понимала, на что идет. Осознав все последствия своего шага, она начала искать смерти. Он заставил ее поклясться жить, чтобы не случилось. Два года назад его убили. С тех пор она стала еще страшнее, чем была. И, правда: лицо девушки было серым, глаза запавшими, а тело выдавало безумие души и голод.
Люций всегда знал все о своих. Ни один предводитель светлых этим не мог похвастать.
Пантикапея долго беседовала с Катрин. И в один миг она сумела достать ее душу из клетки, которую сотворило зло в ней. Страдания этой девушки повергли б в ужас любого. И Панти начала перерывать все библиотеки в надежде, найти способ спасти обреченную. Ведь, если можно освободить душу на время, то должен способ освободить ее навсегда. Но выхода не нашлось. И ей пришлось убить. Впервые в жизни она убила, а не уничтожила.
С тех пор Скифка надеется, что души убитых оборотней и вампиров попадают в рай. Ведь ни один мученик так не страдал, как страдала Катрин. И будет просто несправедливо, направить ее вновь в Царство тьмы.
И с тех же пор ее гложет страх. Что будет с ними? Куда ее может завести любовь к Князю тьмы? Может быть, именно по этому он стал так холоден? Именно с того момента она начала просить совета у Бога каждый день. И каждый день ей снится сон: Люцифер стоит и смотрит на свою тень. У него нет тени. Потом они стоят и смотрят на пламя свечи в темном помещении. Она мочит руки и выводит пальцем крест на лбу у Люция. И снова картинка резко меняется. Пред ней появляется две пары крыльев. Белые и черные с белыми перышками. Она слышит свадебные напевы. Она видит только этот сон. И наутро просыпается в слезах.
Все глаза направлены на нее и злобно блестят. Но ей это уже не важно. Скифка услышала запах крови и страха. Руки потянулись к кинжалам. Неспела она завернуть за угол, как нарушители скрылись. На обочине валялась кипа тряпья. Подойдя поближе, Пантикапея поняла, что несчастного искусали трое. Радует то, что он не станет вампиром. Но из-за потери крови может умереть. Догонять было не когда и отбиваться не от кого – она спрятала кинжалы. И телепортировалась в замок к Люцию.
Скифка с ноги открыла дверь и наткнулась на Галлию. Девушки друг друга не любили.
- Люций тут? – не останавливаясь и не посмотрев на демона, спросила она ледяным тоном. Галия про себя отметила, что у Люции голос набирает силы Князя, поскольку по ней ударили ледяные иголочки.
- Да.
- Возьми старика и отнеси в какие-нибудь покои. Да смотри, чтоб, когда я приду, он был жив.
- Ты мне не хозяйка. Не смей мне приказывать, - развернувшись, Галлия собиралась уйти.
- Стой! – демона пригвоздило к стене, и она задохнулась от силы, - я что тебе сказала? Как ты смеешь перечить?
Поскуливая, Галлия подползла к ее ногам и кинулась выполнять поручение.
Пантикапея направилась к Люциферу. Он стоял спиной к двери и даже не обернулся:
- Кого на этот раз ты притащила? Знаешь… Галлия права: ты ей не хозяйка, чтобы отдавать приказы, - его голос прошелся по ней, словно северная стужа.
- И, слава Богу, что я ей не хозяйка. Но, на сколько я знаю, у вас сильнейший отдает приказы. Я сильнее нее, - ее голос обернулся ласковым дуновением морского бриза. Никто не знал, природный ли это дар – превращать голос в реальные ощущения – приобретенные ли знания от Князя. Но Пантикапея владела им сполна.
- Тогда почему я не могу приказывать тебе? Я сильнее тебя. И первым же моим приказом было б желание, чтоб ты убралась и навсегда обо мне забыла, чтоб ты меня ненавидела.
У Пантикапеи выступили слезы. И там, где они касались пола, оставался выжженный след и крупинки розового жемчуга. Она на каблуках развернулась и гордо пошла за своим подопечным, не проронив ни слова. Никто в замке не посмел высунуть нос. Все поняли: она будет убивать без разбора. Даже у Галлии не хватило на это дерзости. Но к князю она побежала:
- Наконец-то вы поставили эту прохиндейку на место, господин. Вам что-ниб… - она не успела закончить фразы, как оказалась на полу с рубцами на щеке и жуткими болями во всем теле. В ее глазах блеснул страх и удивление.
- Это, чтоб ты всегда помнила о ком и с кем говоришь. А теперь собери ее слезы о положи в хрустальную шкатулку, - сказав это, он направился вслед за Пантикапеей.
Она уже собиралась выйти из замка, неся на руках больного.
- Постой. Положи его назад.
Но она даже не замедлила шага. Люцифер попробывал силой ее остановить. К его глубокому удивлению, ни один волосок на ней не дрогнул, лишь ранений застонал.
- Забыл: ты надо мной не властен и не можешь мне приказывать.
- Лориэн! Вернись! Пожалуйста, вернись…
Она уже хотела стереть в порошок весь замок со всеми обитателями, как поняла, что кроме нее никто не слышал ее настоящего имени. И она остановилась. Князь тьмы впервые о чем-то просил, а не приказывал. Сразу выбежал полудемон и отнес раненого в комнату. А Лориэн приблизилась к Люциферу и заглянула ему в глаза. И он поцеловал ее, впервые после прошлогоднего дня рождения. И они снова перенеслись в тот лес.
Они стояли молча. Каждый из них знал мысли другого.
Днем она вернулась в замок. Оказалось, что ее подопечный ушел утром.
- Что значит, он ушел?!
- Встал и ушел. Я что должна была его кровати привязать?
- Ты сумасшедшая! Он человек. Че-ло-ве-к! Может, тебе это на лбу выжечь надо. И на него напали вампиры.
- Я ему память подчистила.
- Ты что? Я тебе, что сказала? Чтобы ты не прикасалась к нему. Вон от сюда! Упаси тебя, показаться мне на глаза!
Все это время Галлия ощущала себя между молотом и наковальней. Последние слова взбесили ее, но Хозяин только улыбнулся Люции и притянул ее к себе. Галлии ничего не оставалось, как исчезнуть в синем пламени.
Возвращаясь от Люция, Скифка ощутила движение, и ее толкнуло вперед. Оборачиваясь, она достала меч и рассмеялась. Пред ней стоял толи скрюченный старик, толи старуха. Существо все в черном что-то шептало, махало кулачками и выкидывало огненные шарики, которые даже не достигали цели. А таяли при встеречи с первым слоем щитов защиты. Скифка не успела подумать, как нападавшего скрутило. Она стояла над ним и думала: «Что с этим делать?» И наконец решила вернуть в лоно, которое этого породило – в Преисподнюю. Но тут ее окликнула седая женщина.
- Не спеши судить и исполнять приговор. Убить ты можешь, а вернуть? И помни, мы в ответе за тех, кого спасли. Дождись ночи, - и незнакомка исчезла, указав на скрюченную фигурку.
«Прекрасный день рожденье».
Как обычно, она заявилась к Люцию. Посадив уродца в клетку, Скифка начала наблюдать за ним.
- Зачем тебе эта тень, Панти? – он подошел с сади и обнял ее.
- Не зная. Ты сказал тень? Похоже… Ты знаешь что-то о нем? Можешь рассказать?
- Конечно. Давай пройдемся.
И Люций поведал ей такую историю: «Сто лет назад был наследник сильнейшего из магов по имени Генри. Паренек не имел силы. Но Генри обрел все знания отца о лекарствах и врачевании. Парень полюбил молодую девицу – юную ведьму. С ней приключилось несчастье – она начала таять, превращаться в призрака. Никакие его знания не помогали. Однажды ночью он встретил старуху. И та сказала, что может помочь его горю взамен на его тень. Это была собирательница тени, такая же, как душ, ведьма тьмы. Генри не знал, что тень – это часть души. Все наши темные стороны мы выгоняем в тень, тем самым избавляясь от них. Ночью тени нет – тюрьма распадается, и зло возвращается в души. Именно по этому все страшные поступки свершаются в темноте.
Ты заметила, что у темных нет тени. Именно потому, что мы принимаем и удовлетворяем наше зло, мы в тюрьме для него не нуждаемся.
Отдав свою тень, он отдал часть своей души. Теперь часть ведьменого зла живет в нем. И днем оно покоряет его. Я удивляюсь, как ведьма не покорила его целиком. Он борется уже сто лет.
К слову, даже у ангелов есть тень. Просто она совсем блеклая и прозрачная. И первым признаком падения ангела является яркость тени, а потом ее исчезновение. У меня тени нет уже несколько тысяч лет».
- У тебя есть тень? – Пантикапея не слушала его последних слов, - У тебя есть тень…
Пантикапея стояла, склонив голову, и смотрела ему под ноги. Он проследил за ее взглядом и не поверил. Люцифер ходил из стороны в сторону и черное пятно бежало за ним, как преданная собачка.
- Это невозможно! так же, как и повернуть все мироздание вспять.
А она стояла и улыбалась. Ее лицо просто сияло счастьем. Кажется, сон, даривший боль сердцу, стал предвестником счастливого окончания истории.
Пантикапея встала за его спиной и тихонько спросила, дунув в самое ухо:
- Ты веришь мне?
Какая-то странная сила затолкала его ехидный вопрос вглубь, и Люций только прошептал:
- Да.
По велению Пантикапеи в ее руках оказался белый шелковый, но плотный шарф. Она завязала им глаза Люциферу. Но перед его глазами не было тьмы, напротив, он видел белое сияние.
Она взяла его ладони в свои и спиной пошла в неизвестность. Через мгновение они стояли у обветшалого здания. Облезшая позолота на куполах, разбитые витражи да покосившийся крест выдавали некогда великолепную церковь.
- Господин! Не слушайте ее. Снимите с себя оковы ее колдовства и взгляните – она хочет Вас уничтожить, - Галлия рыжей фурией преградила им дорогу. Вельзевул дрогнул. Хотел было снять повязку и взглянуть, куда привела его любовь. Скифка развернулась – и демона забросило в здание. Галлия вылетела, вся обуглевшаяся и, не понятно каким чудом, уцелевшая. Но больше она не могла издать ни единого звука. Спокойствие и уверенность Пантикапеи успокоили Люцифера.
- Верь мне. Ты веришь мне? – ее ласковый голос обволакивал и залечивал старые раны души.
- Да, - и он ступил вперед.
Они стояли в темном помещении. Огарки свечей да запах ладона окружали их. Она обратила свой взор на него:
- Как ты?
- Словно на самом дне земли. Хочется толи петь, толи умереть.
Она провела его к центральным иконам, и им навстречу вышел старичок в потертой сутане священника. Побитая сединой глава поднялась на вошедших, и в умных глазах замер ужас.
Пантикапея дала ему знак, чтобы молчал, и подозвала:
- Принесите святой воды, зажгите все свечи и ладан. И не бойтесь.
Он сделал все, как велели, и по знаку скрылся. Только святые видели эту сцену, но узнали о случившемся все.
Пантикапея сняла шарф, и глаза дьявола встретились с глазами Божьего сына. И увидели они в глазах друг друга одинаковую боль. Один переживал за судьбу всего человечества, другой – за душу лишь одной, но оба они любили. Оба ради спасения любимых были готовы на все и обое были сыновьями, как и все живое, единого Отца. Пантикапея положила руки ему на плечи и легонько нажала. И он опустился на колени, потому что понял чувства, некогда считавшие глупостью.
Она намочила пальцы в святой воде и дотронулась к челу Князя, проведя крест на белоснежной коже:
- Я люблю тебя. И зная, что так должно быть. Ведь Он – это любовь.
И его уста говорили ей в такт:
- Я люблю тебя. И отныне мы будем всегда вместе. Он так хочет, и так хочу я.
Любопытство победило страх: старик высунул свой нос и увидел, как пара стоит на коленях перед распятием и смотрит друг другу в глаза. А за их спинами трепетали огромные крылья: одни белые, как дневной свет, другие черные с белыми перьями.
Тихие слова страной клятвы понесли шумные последствия.
Тьма лишилась своего Князя. Но свет обрел нового Целителя.
Пантикапея, случайно коснувшись оборотня, обнаружила, что может спасти обреченных. И Генри получил волю. Многие души оборотней и вампиров освободились от уз тьмы. Даже Галлия и прочие другие демоны, обрели чистоту.
Но остальные демоны и темные, сотворенные Люцифером, не хотели спасения. Они начали жестокую войну за место правителя и охоту на предавшего их ангела.
Что будет дальше неизвестно никому. Мир изменился и будет меняться до тех пор, пока крылья Люцифера не обретут белизны ее крыльев.
И она будет спасать тех, кого погубил он, чтобы спасти его.
Любовь ангела
Сразу предупреждаю, это одно из моих первых, по этому не судите строго. Выкладываю только, чтоб объяснить свой ник.
Любовь дьявола
читать дальшеОна томно лежала на своей софе. Нежное, гибкое тело покрывали голубые простыни, словно небесная кровь разлилась вокруг Нее и на Нее. И в этом озере при тусклом свете ночника поблескивали серебристо-белые локоны. Она с рождения носит волосы белого золота, к Ее 16-летию они отросли по пояс и волнами тянутся к полу. Золотистые веки чуть подрагивали: свидетельство того, что Она не спала, а вела оживленную беседу сама с собой. Ее миниатюрный, аристократический носик, самую малость вздернутый, как будто в Ней была капля негроидной крови (может, она и наделила Ее кожу золотисто-шоколадным блеском), то расширялся, то сужался. Она явно принюхивалась. И было к чему. Хоть двери в ее комнату и были плотно закрыты, но запах находил путь. Она явно ощущала аромат курицы с грибами, посыпанные корицей и поджаривающиеся в духовке – мама готовила воскресный обед. Странно: почему же Она не помогала ей? Просто Девочка сделала все, и маме осталась лишь курица. Но был и другой аромат в этой кельи. Тонкий, невесомый, удивительно чистый и приятный. Все ночники в Ее опочивальне были в виде аромоламп. Одни из них источали запах, другие – свет, третьи и то, и другое: все зависело от того, что поджигалось. Сейчас горели восковая свеча с маслом розы, и чуть дымился ладан с маслом лимона. Легкий ветерок, который создавали крылья маленького вентилятора, пел в подвешенных к потолку колокольчиках.
На втором плане, словно звук из другого мира, послышался мамин голос. Девочка нехотя встала, накинула легкое, по самые щиколотки кимоно и направилась в коридор. Медленно, как будто под слышимую только Ей музыку вышла во двор, сразу же прикрыв изумрудные глаза рукой от яркого солнечного света. Она остановилась. Ее что-то раздражало. Нет, не солнечный свет: к нему она уже привыкла. Это было другое ощущение, более навязчивое. Как будто… да, как будто за Ней кто-то наблюдает. Вечером, распахнув шторы, Она зацепила их за головы железных змеек, тяжелый шелк, словно зеленое тело этих змей, струился в лунном свете. Сегодня, почему-то Она оставила жалюзи на балконе опущенными. Вышла на балкон и, приоткрыв окно, начала любоваться то небом, то своим отражением в зеркале. Ей нравилось слушать ночную музыку; та была ненавязчивой и под нее спокойной рекой текли мысли и видения.
Она всматривалась в свои глаза, как вдруг Ей показалось, что у Нее за спиной в тени кто-то прячется и наблюдает. Резко повернувшись, включила свет, хотя это было рискованное мероприятие, поскольку Ее одеждой была лишь тьма. Яркая вспышка вырвала ее чуть пухлое, нет, не толстое, а округлое именно в той степени, чтобы быть привлекательным, тело из объятий ночи. Но в то же время она показала и незнакомца. Он стоял, скрестив руки на груди, и Его молодое, но серьезное лицо озарила чуть заметная улыбка. Ее лицо ничего не выражало – оно стало каменной маской.
- Здравствуй. Не бойся и не удивляйся. Я пришел, что бы провести, показать и научить.
- Куда провести, что показать и чему научить? Кстати, кто ты? – ответила Она таким же холодным и поучительным тоном, как тот говорил.
- Провести и показать Истинный мир, к которому стремится твое сердце не один год. И научить в нем жить, и выживать. Я – Проводник. У меня много имен. Можешь дать мне еще одно, если тебе это важно.
- Хорошо. Только сначала я оденусь, а потом будешь дальше играть свою роль.
- Остановись! Я не шучу и не разыгрываю тебя.
Она и раньше заметила, что, как только незнакомец начинал говорить, все звуки смолкали. Но сейчас сам воздух стал тяжелым и наполнился ожиданием, как иногда бывает во время и перед грозой.
- Я это знаю. Но мне все равно нужно что-то на себя накинуть.
Она влезла в свои любимые джинсы и, стилизованную под военную форму, рубаху.
- Я готова. И как же мне тебя называть?
- Это не важно, какое ты дашь мне имя. В первую очередь ты должна выбрать имя себе, поскольку в нашем мире настоящее имя – это ключ. И его могут знать лишь те, кто связан с тобой неразрывными узами, те, чья смерть зависит от твоей смерти.
Теперь напряжение в воздухе уплыло, словно тучка в ветреную погоду.
- Выбрать себе новое имя? Так… Как насчет Клеопатры? Нет… Слишком вульгарно. Может это? Да, это оно! Пантикапея... Не слишком заносчиво?
- Нет, красивое имя и тебе оно подходит. Да тебе нужно еще одно. Что-то вроде Роксоляны, Кошки и т. п. Чем больше ты проживешь, тем больше тебе дадут имен. Но представляться ты будешь только этими двумя. Когда каким поймешь позже.
- Скифка. И отчасти это будет правдой. Ну, с моими именами решено, а как мне тебя величать?
- Как тебе будет угодно, - это прозвучало с явной насмешкой, но его глаза выражали океан печали и извечную усталость. Они вообще не подходили ни к его лицу, ни к телу. Нет, они не были уродливыми. Напротив, они были великолепны: то в них была голубизна сапфира, то синева бирюзы. Да вот только была в них и печаль, и усталость столетнего старца, а выражали они вековечную мудрость.
На секунду Пантикапее почудилось, что она знает его очень давно, и имя его сплыло само по себе, но, не желая обидеть своего Проводника, она немного изменила его и сказала:
- Люцый.
- Пусть будет так, - на краткий миг его голос дрогнул, а за спиной что-то появилось и вновь исчезло. Нет, это ей только показалось, просто ветер играет с его чудными, словно черный шелк волосами.
Он протянул ей руку, и они растаяли в желтых лучах воздуха.
- Прежде чем познакомить тебя с обитателями нашего мира, нужно тебя нормально одеть.
- О чем ты? Ты намекаешь, что у меня дурной вкус?
- А потом посмотреть какая у тебя сила и объяснить кое-какие правила, - он говорил так, как будто не слышал ее. А Пантикапея все яснее слышала свист и все больше начинала тонуть во мраке, который их окружал.
И тут она сбросила с себя оковы забытья, а, открыв глаза, увидела, что плывет в белом свете, в который вплетаются нити голубизны, как будто в букете белых роз затерялось несколько незабудок. И свист, душивший камнем сердце, улегся, вместо него слышался шепот ветра в морских волнах. Панти огляделась и увидела, что держит за руку Люцыя. И там, где их руки сливались, словно ручьи в одну реку, проходила граница, за которой была темнота.
- А ты молодец. Быстро учишься. А то я было уже подумал, что пешком идти придется. Понимаешь, Порталы – это сила создателя в чистом виде, и она защищает своего творца, уничтожая всю другую силу.
- То есть если бы я не выстроила Портал, меня бы поглотил твой?
- Нет. Нам пришлось бы добираться пешком, а это не близко.
Пока месть они разговаривали, фон вокруг них менялся. Они очутились на рябившем плесе воды.
- Мы прибыли. Теперь тебе нужно вспомнить еще одну вещь, - и он отпустил ее руку.
Пантикапею покрыли слои моря. Селенные капли жгли губы, но сердце почему-то пело. Она любила воду, про себя всегда называя ее мамой. И теперь Панти чувствовала, как по ее телу и внутри него струится сила, дарованная Великой мощью под названием Вода. Она открыла глаз и вышла на поверхность лазури.
- Ну и что дальше?
- А дальше – по магазинам. Поскольку твоя стихия вода, мы спустимся вниз.
На дне пред их глазами пристал подводный город во всем своем великолепии. Здания, сотканные из волос водопадов, а внутри затененные разноцветными водорослями и кораллами. Но, если не обращать внимание на диковинные материалы, то град был копией современного мегополиса, только неон здесь заменяли светящиеся медузки и рачки.
Люцый повел ее к просвечивающемуся радужному зданию на углу площади.
- Приветствую тебя, Назари.
Высокая, худощавая, она стояла гордая в бордовых одеяниях. Ее глаза злобно сверкнули, а седые волосы поплыли волнами в горизонтальной плоскости, при этом стал заметнее выделяться шрам от уголка глаза до губы на левой щеке:
- Что ты здесь делаешь, Лю?.. – она не успела закончить фразы, как он ее перебил, указав глазами на Пантикапею:
- Я хочу, чтобы ты одела ее.
- Ты в проводниках? – это явно выбило ее из колеи и очень сильно озаботило.
- Ты красива, а это значит, и одеваться должна красиво. Я так понимаю, платишь ты, - это Назари обращалась уже к Люцыю.
- Что? Извините нас. Люцый, я хочу поговорить с тобой, - Пантикапея взяла его под руку и хотела уже отвести его в сторону, как вмешалась Назари:
- А ты ей не объяснил правил?
Он так испепеляюще на нее глянул, что та аж усохла. Старуха явно его боялась и ненавидела.
- Панти, я – твой Проводник, а это означает, что я несу все расходы и ответственность во время обучения и помогаю устроиться после. Обучение длится с 16 до 18 лет, ровно два года, ни днем больше, ни днем меньше, - это он говорил тихо и на удивление ласково, но последние слова он почти вдохнул в нее:
- У Назари отменные вещи, особенно оружие, поэтому выбирай любое, не хочу, чтобы ты умерла из-за плохого меча, - и улыбнулся.
- Но в жизни за все нужно платить.
- Ты тоже когда-то будешь Проводником – это и будет твоей платой. А теперь беги малышка.
Назари протянула руки Скифке, взяла ее ладони в свои и увела в соседние помещения.
- Ты останешься здесь, а ты пойдешь со мной. Да, а как тебя зовут, Красавица?
- Пантикопея, - и их скрыли очередные кудри водопадов, заплетенные водорослями. Больше ни единого звука не донеслось к Люцыю.
- Принимай.
Пантикопея вышла из-за ширмы иным человеком. Ее стан облегало длинное платье, на концах образовывающее щупальца осьминога. Оно сияло нежной лазурью, словно было сшито из самого океана. Позвоночник защищали золотые чешуйки, которые стройным рядом спускались к полу и окантовывали платье снизу. Начиная от локтя и к низу, змейкой плелись такие же чешуйки на рукавах. Лицо прикрывала вуаль из той же ткани, только с золотой травинкой, лишь глаза сияли зеленью лугов. В прическу вплели золотую нить с рубинами, и большая капля одного из них улеглась на лбу красавицы. Пояс, свисающий с одного бедра, позвякивал острыми, как солнечный луч, «звездочками».
Пантикопея произвела элегантное движение руками, и в них оказалось по кинжалу. Оба платиновых клинка были острее комариного носа. Их рукояти в виде змеиных голов светили рубиновыми глазами. Такими же мимолетными движениями она вернула игрушки назад.
Потом в миленьком пируэтике извлекла меч из-за спины, рукоять которого скрывали волосы. Единственным отличием меча (не считая размеров) была инкрустация самого клинка верхней части драгоценными металлами и каменьями.
- Оружие прекрасное, но зачем вуаль?
- Дорогой князь, вы ведь не хотите, чтобы с вашей подопечной случилась та же неприятность, что и со мной, - при этих словах она указала на шрам, а обращение приправила солоноватым привкусом сарказма, - это ткань подводных обитателей, она прочнее любого метала, легче воздуха и нежнее шелка, а также не горит и не мокнет. К ее наряду прекрасно подходят эльфьи туфельки с золотыми нитями и рубиновыми слезами.
Назари подала Панти чемоданчик с остальными ее покупками. Это были: еще пара ножей, менее красивых, но не менее смертоносных, кипа украшений, некоторые из них уже покоились на ее теле, флакончики с духами, ядами и противоядиями, шпильки - метательные иглы, украшенные самоцветами. Люцый же ничего себе не купил. И не потому, что ничего не было, а потому, что ему ничего не продали б.
Назари смотрела на удаляющуюся пару. И ее посещали тяжелые думы. С чего это сам Князь тьмы стал Проводником? Почему он скрывает свое звание, которым так кичится? Кто эта красавица? И еще одно: Что он к ней чувствует? Это был очень интересный вопрос. Назари обладала даром видеть сокрытое от всех. И сейчас она видело то, что Люцифер не установил лимит растрат, как обычно делают Проводники. А еще в его глазах появился новый оттенок, нежность что ли, забота что ли, она не смогла этого уловить. Именно это ее и беспокоило. В глазах же ребенка она увидела лишь всепоглощающий интерес и радость сбывшейся мечты. Так же от нее веяло силой, но вкус этой силы был каким-то особенным, неуловимым.
Назари подозвала одну из своих помощниц, передала ей ключи, сказав:
- Если меня будут искать, я у Пифии, - и направилась к поверхности.
Поднимаясь к лунному свету, Люций и Пантикопея молчали. На верху он еще раз взглянул на свою спутницу.
- Платье может быть и сухое, но сама я похожа на мокрую курицу, - с улыбкой ответила она на его оценивающий взгляд. Князь тихонько подул на нее и улыбнулся:
- Так действительно лучше.
- Спасибо. Теперь я понимая, откуда взялись истории о русалках. Мираж некоторых магов, заселивших глубину, давал трещину.
- Не совсем так. Жители глубин действительно существуют, - покаместь он говорил, юная ведьма думала, как прекрасно снова слышать, ощущать запахи. И она в полную силу наслаждалась пением моря и мелодией голоса Проводника. А запах свежих трав с нотками йода приводил ее в полный восторг.
- Пантикопея!
- Что?
- Ты меня слушаешь? Ветру это все уже известно. Обитатели глубин так же обладают силой, но на поверхность они выходить не любят. Для нас на дне исчезают все запахи и звуки, и общаемся мы при помощи мысли, а дышим только благодаря магии. Для них же все это происходит на поверхности. И при встречи мы можем увидеть, как вокруг их головы танцуют капельки воды. Понятно?
- Да. А теперь домой?
- Нет. Но я надеюсь, ты не собираешься таскать чемоданчик за собой.
- Не хотелось бы.
- Ну, так почему он до сих пор у тебя в руках?
При этих словах он направился к манящему пляжу. Скифка немного постояла, закрыв глаза, потом вызывающе улыбнулась и очутилась на теплом песке раньше Люция, телепортировав чемоданчик домой, а себя на берег.
- Молодец.
В это время Назари переступила порог дома Пифии. Та как раз собиралась в кафе:
- Назари, что стряслось, - обычно глубинная обитательница присылала кого-то, - поговорим за чашечкой кофе. Они уселись на веранде, попивая густой и ароматный напиток.
- Ко мне сегодня заходил Вельзевул, - прервала ожидание гостья.
- Что? Да как он посмел? Он что уже считает себя всесильным? – в этих словах была не только заносчивость маленькой выскочки, а истинный гнев, украшенный строгим тоном.
- Он заходил в качестве Проводника. Вот это самое странное.
Они раздумывали. Каждая о своем, но об общем горе – ведь известно, если Он что-то начинает делать, то это на беду всем.
- Девочка очень красива, не из слабеньких, но и сила ее не настолько велика, чтобы заинтересовать самого Князя тьмы. Но вот вкус этой силы весьма необычен. Помнишь, на празднике Короля эльфов нас угощали целебной водой из Первоисточника жизни? Ну, так вот добавь к его вкусу еще металлический привкус, сладость меда, терпкость мяты, каплю лимонного сока, пряность вина, аромат фиалок, липы и запах дождевого леса. Но это еще не все. Там есть что-то такое неуловимое, тонкое, но яркое, как закат или восход солнца после страшной битвы.
- Может этот целебный вкус его и манит?
- Не знаю. Но есть и еще одна вещь, может быть более важная… Когда Он на нее смотрел, то тьма в Его глазах исчезала. И казалось, будто к Нему вернулась прежняя сияющая белизна.
- Да, что-то растет, меняется и очень скоро вылупится в этом мире.
От морского спокойствия Люций повел подопечную к городской суете, по ходу объясняя некоторые правила.
- Слушай меня. Слушай очень внимательно, поскольку я скажу тебе очень важную вещь. Я буду говорить понятным тебе языком. Война меж двумя лагерями идет и сейчас, просто она переросла в новый вид. Одним из ее проявлений и есть Проводники. Таким образом, идет вербовка новых темных и светлых. Проводник и подопечный из разных лагерей. Данная вещь проводится по обоюдному договору – Первому перемирью. Проводятся и открытые боевые действия, но не каждым встречным, а специальными загонами – Чистильщиками. В принципе эту войну - Великую войну ведут и поддерживают светлые. Мы просто живем. Именно они создали Чистильщиков. У нас же подобных загонов нет и не было. Чистильщики патрулируют улицы и если видят, что темные совершают преступление (за их законами), то они или уничтожают, или лишают свободы, или отправляют в Преисподнюю. Бывает, темные организовывают группы Противостояния и начинают охоту на Чистильщиков. Но в отличие от светлых мы не убиваем всех на право и на лево. Гражданских мы не трогаем, с некоторыми даже ведем дела. Это все благодаря Договору, за которым «чинить правосудие имеют право только Чистильщики». Если обычные обитатели будут это делать, то их выдают нам и причисляют к преступникам. Гражданские имеют право только клепать доносы.
- Ты несправедлив. Ведь многие темные питаются людьми, их душами, силами, пытаются увести их от Бога.
- Поговорим об этом позже. Сейчас лучше не начинать такие дискуссии, они не к месту и не ко времени. В данный момент мы на моей территории.
Они вошли в дубовые двери замка, который с наружи казался разрушенным и опустевшим. Навстречу путникам ударила музыка, аккорды которой тяжело описать. В ней было что-то, что затрагивало самые тайные уголки души, то кидала в ужас, то дарила несказанные удовольствия. Встречал их, к удивлению Пантикапеи, запах горячего шоколада с корицей, за которым прятался привкус крови и жареных цыплят. Были там и другие запахи и звуки, но их лучше не обнаруживать. Музыка была не настолько громкой, как показалось вошедшим с тишины. Звук был отрегулирован именно так, чтобы не мешать посетителям и в то же время скрывать их беседы от посторонних. Как только Люций и Пантикапея переступили порог, все разговоры смолкли, а народ склонил головы в знак почтения. Лишь некоторые остались гордо сидеть и продолжать свою трапезу – это были, как и Скифка, новички мира сего – Подопечные.
Панти поразила красота интерьера. Там было все: изысканность, блеск, пышность старины, улучшенная новыми технологиями.
Их провели в комнату на втором этаже с балконом. Зеркала, выцветшие полотна и гобелены, позолота, красное дерево, бордовая кожа, томящий запах цветов, обилие пищи и вина – все это завораживало, манило и напоминало об усталости. Панти села так, чтобы были видны глаза звезд. Они ели молча. Каждый размышлял о своем. Скифка думала о происшедшем сегодня чуде. Думала о завтрашнем празднике дня рождения, точнее уже о сегодняшнем. И вся ее жизнь в том мире показалась ей такой незначительной. Попытки все происшедшего сегодня вспомнить, систематизировать, определить свое отношение, усыпили Панти. И отяжеленная сладостями Морфея глава Красавицы упала на плече Князя. По мановению его взгляда софа викторианского стиля удлинилась, а тело Скифки выпрямилось. Ее голову он положил себе на колени. Он любовался ее спящей красотой. И вспоминал тот первый день, когда наткнулся на нее, и, бросив все, устремился вслед неуловимому видению. Как он хотел вернуть те дни! когда, наблюдая за ее безмятежным сном, не смел прикоснуться и лишь пытался угадать ее мысли и сны. Ему хотелось остановить время. Если бы он мог оградить ее от этого мира. Он знал, что, как только «пробьет полночь», она начнет ненавидеть его и пытаться уничтожить. Боятся она его не будет. Ему придется ее уничтожить. Нет, не уничтожить, а убить. Именно убить! Это его больше всего и злило. Почему он не хочет ее убивать? А может она останется с ним. Нет! Это будет еще хуже! Что же с ним стало? Ведь цель его существования доказать, что все они предатели, недостойны Его [Божей] милости. Он не хотел видеть ее падения. Он хотел быть с ней, но не хотел, чтобы она была с ним. И в этой ситуации есть и хорошая сторона.
Люций нежно прикоснулся к ее голове. Потом запустил пальцы в ее мягкие, словно пух, волосы. Поглаживая ее по голове, он улыбался и больше ни о чем не думал.
Раздался еле заметный шорох. Вельзевул мысленными щупальцами потянулся к окружающему его миру. Он ощутил присутствие Галии – командира Красной орды мщения. «Входи». Но прежде, чем та престала перед ним, он прикрыл лицо Пантикапеи вуалью.
Рыжеволосая, одетая, как первобытный человек, красавица – чистейшее воплощение вожделения – втолкнула в комнату скрючившуюся, бесформенную вещь.
- Что это ты притащила, Галлия, - теперь в его глазах сияла свирепость, а голос отдавал металлом и соленой кожей.
- Вы сами это просили, монсеньер, - хныкая, отползла она к двери.
- Ах, это он? А ну выпрямись, - и по велению взгляда Князя куча выпрямилась, раскинув ноги и руки буквой «икс». Вельзевул жадно улыбался, глаза его сулили наслаждения для него и жуткую боль для распятого.
- Ты молодец, Галлия, теперь оставь нас.
Вельзевул до сих пор одной рукой поглаживал спящую, а другой тянулся к мужчине. Тот был в старых лохмотьях, небритый, и от прежней красоты остались лишь пропитые изумрудные глаза, да волосы белого золота. От него дурно пахнуло.
- Но, повелитель, разве я плохо потрудилась, разве я не заслуживаю награды? Позвольте мне остаться, - привкушая кровь и ужас, она встряхнула огненной главой. - Я сказал, чтобы ты ушла. Вон от сюда, - и голос его отдался у нее по телу огненными бичами. Галия испарилась в клубнях синего пламени, но еще долго слышались ее всхлипывания.
Комната переменилась. Все столы с яствами ушли в дальний конец. Сам Люцифер с полулежащего состояния выпрямился в гордой посадке и открыл лицо Пантикапеи. В глазах обреченного мелькнула надежда, открыв рот в спасительном крике, услышал он:
- Не смей забирать у нее этот последний блаженный сон. Ты достаточно попортил ей жизни. Теперь пришла твоя очередь.
Тело негодного отца подплыло ближе к Сатане, и он начал медленно водить пальцем по коже, оставляя вызженый след. Дойдя к шее, Вельзевул воткнул палец в мягкую, сочную плоть, похожую на спелый грейпфрут. Потом поднес его к языку и выплюнул:
- Даже кровь твоя бесполезна: в ней нет силы, а на вкус она напоминает навоз.
От страха старик хотел опорожниться, но Дьяволу это не пришлось по душе:
- Даже не мечтай. Разве ты не видишь, что мы с ним дышим этим воздухом? Нам приятней вдыхать аромат роз и фиалок, а не твоих фекалий.
И голос его хлестал истязаемого, сжимал сердце и пробирался к костям голодными червячками, оставляя кровавые следы на коже. А украденная возможность опорожниться еще больше усиливала ужас, боль и унижение.
Но князю этого было мало. Его синие, как бездна ночи, глаза светились алчностью и по истине адской злобой. Все лицо исказилось, став ужасающе прекрасным. И ангельская красота превратилась в орудие пыток и кошмара. А она спала. Он придумал достойную казнь для человека, который посмел обидеть его цветок. Вельзевул запер его мозг в клетку деймоса, наслав на него страхи и боль целого мира.
Пред белоглавым престали изысканные яства мира сего. Он ощущал их запах и вкус, но, протянув руку, увидел миллионную армаду, которая набросилась на него, разорвав на кусочки. После, перед ним проплывали блаженные видения земных утех. И как только он хотел присоединиться, красавицы превратились в змей и чудовищ, которые проникали в тело и пожирали из нутри. Вдруг он очутился в темной, маленькой коморке, и клаустрофобия на пару со страхом темноты начала жечь его мириадами огненных игл. И все страдания мозга отражались на его теле, но сила тьмы залечивала раны и вновь кидала несчастного в пучину еще больших мучений. Так он минутами, что превратились в века, переживал боль, несбыточные желания и ужасы каждого человека, который жил или живет на планете. А потом его ожидал ад.
Он был удовлетворен. Он наслаждался его болью и страхами, впитывая их, словно гиб, превращая в чистую энергию. Сладкая истома проходила по всему его телу, и он потихоньку принимал лежачее положение. Взгляд Люцифера упал на спящую Пантикапею. И его словно током ударило. Капля крови белоглавого упала на рубиновую слезу и растеклась по лбу. Он хотел стереть ее. Но, не успев прикоснуться, заметил, что кровь впиталась рубином и светится от туда, враждебным глазом. В порыве гнева Люцифер вышвырнул украшение и:
- Галлия, забери этот мусор! Он в твоем распоряжении.
Прежде, чем демон успел появиться, черные крылья хозяина скрыли его и спящую.
«Неужели он испугался. И чего? Мнения и вопросов какой-то девчонки… Человека?»
Чуть успокоившись, он поцеловал Панти в лоб, слизнув остатки крови, и вернул рубин на место, пытаясь не думать о том, что будет, когда она проснется. Люций пытался убедить себя, что ему не важно ее мнение. Сам себя, обманывая, он желал своего разоблачения и боялся его одновременно. «Ведь он не сделал ничего дурного. Он ведь только наказал виновного. Да что это с ним? Он ведет себя не как первый из первых, а как маленький проказник! Неужели Бог придумал новый вид наказания, изменив всем своим устоям? Неужели Он начал забирать свободу воли, вмешиваясь в мысли и чувства? Но чем тогда Он отличается от падшего ангела? Нет, Он этого не мог сделать. Тут иные первопричины, неведомые ему… пока.»
Он смотрел на нее, и его уста стали выталкивать слова, которые слились в песнь. В те песни, которые, он думал, уже никогда не доведется петь и позабыл их, и которые никогда не звучали в этих палатах.
Пантикапею разбудили нежные прикосновения, похожие на поцелуй ветра или объятия дождя. Такой эффект производил голос Люция. Не раскрывая глаз, она начала прислушиваться к чарующим звукам. И сама того, не подозревая, начала напевать не известные ей слова и кружиться в танце под внутреннюю мелодию. Люцию показалось, что вернулись старые времена, и он слышит пение своих сестер. Павший ангел поднял глаза и, залюбовавшись Красавицей, прекратил петь. Но она дальше продолжала парить в небесном танце, подпевая себе. А у него текли слезы. Не было в них ничего похожего на плач человека, просто капельки дождя скатывались из небесно-голубых глаз. И как только одна из них достигла пола, добавив свою ноту в общую мелодию. Панти замерла, после еле слышно произнесла:
- Извини, - и растворилась в сиянии звезд.
Что происходит? Неужели пришел час Страшного суда? Галлия злилась. Раньше она была его любимицей, а сейчас он не то, что не отдал ей для игр приговоренного, а даже не дал насладиться зрелищем. И кто это такая? Галлию испугали сегодняшние пения. Как он мог произносить их звуки? А этот второй голос! Неужели это та? Неужели она ангел? Но там еще что-то случилось. Что это были за сияющие жемчужины?
Этой ночью все люди почувствовали жгучую печаль. Фэйри, эльфы, обитатели глубин и другие волшебные существа воздели очи к небу и затянули заунывные песни. Даже птицы и звери притихли, а потом послышались их плачущие голоса.
Назари и Пифия также услышали этот зов. «Неужели ангелы плачут по одному из своих? Неужели один из них присоединился к Люциферу? Неужели та Красавица… как она сказала, ее зовут? Ах да, Пантикапея… неужели она была ангелом? Нет. Я бы это ощутила. У нее был чисто человеческий вкус… может быть с эльфской приправой. Назари не понимала, что творится.» Этого никто не знал. Может быть только Он.
Пантикапея открыла глаза в своей комнате, и в них блестели слезы. Она не имела права это делать. Она чувствовала себя воровкой. И ей было ужасно жаль его. Но даже сейчас она отказывалась верить. Переодевшись, Панти закуталась в одеяло и забылась в лихорадочном сне. В нем были воспоминания событий, в которых она не принимала участия, вперемешку с воспоминаниями ее жизни. День прошел, словно на карусели. Вечером начали собираться гости. Очередной раз, открыв двери для следующей партии поздравляющих, она уткнулась в синие, как ночь, глаза.
- Я люблю тебя, - их губы зашевелились в беззвучных словах одновременно. Она зарылась лицом в его грудь, а он как можно крепче прижал ее к себе.
- Мама, мне нужно отлучиться на пару минут! – и только ветер остался вспоминанием об их пребывании.
Им стало легче оттого, что они сказали и разобрались в себе. Но их щеки умывали безмолвные слезы, а сердце металось в щупальцах ужасной боли. Чарующие звуки девственного леса успокаивали. Они стояли и смотрели на танец солнца в листьях.
Ему стало легче и тяжелее одновременно. Он не может с ней бороться и не может позвать ее с собой. Его любовь губительна для нее. «Почему именно сейчас? И как он мог полюбить человека? Они ничтожны. Но она… Она другая. У них есть только два года. Два года на то, что бы научиться жить друг без друга.»
«Ей было больно. Она давно любила его. Просто не знала этого. Она встретила свою половинку. Но она не посмеет быть с ним. Это невозможно. Как она может любить того, кто хочет погубить всех дорогих ей людей, кто жаждет ее души. Что же будет дальше? У них есть только два года. Два года на то, чтобы все изменить или разлюбить.»
Но ангелы не имеют забвенья и не умеют предавать. Да и она любит раз и навсегда.
Дни шли, как в бреду. Он обучал ее боевым искусствам, новым магическим пасам (в ней проснулась память крови), заклинаниям, рассказывал правила и законы. Иногда, очень редко он вспоминал прошлое, время до человека, до своего падения и, тогда, на удивления всем: и темным, и светлым, под небесами разносились ангельские песни и, странная пара кружилась в облаках.
Теперь она чаще начала входить в свой мир без Люция. И так было легче. С ним ее разрывало на две части, а без него съедала тоска. Она еще не закончила обучение, но вступила в отряд Чистельщеков. Ему это не нравилось, но его это и радовало, поскольку Панти уже умела и знала практически все, что знают совершеннолетние маги.
Ее память была на много длиннее, чем ожидал сам Люцифер. И откопались в этой памяти даже тайные знания эльфийских умельцев.
Сегодня ровно год, как они знакомы. Скифка достала свой первый наряд (водяной, как она его называла). К чудесному туалету она не прикасалась с того самого дня, благо наряды она могла покупать хоть сто раз на день (в прямом значении слов). К рубиновым украшениям она также не касалась. Ей не нравился блеск, появившийся в капле, и не хотелось надевать ее на голову. Но она пересилила себя. Теперь зеркало отражало 16-летнюю девицу, лишь глаза выдавали прошедший год, напряженный год. В них виднелась мудрость ни одного поколения и боль почти равная той, что теплится в глазах Люцифера.
Сатана решил сегодня испытать себя. Сможет ли он быть без нее. Дьявол приказал привести девственниц трех рас (эльф, человек, обитатель глубин – золотой триумвират). Он хотел, как когда-то, придеться мирским утехам из золотым триумвиратом. Сатане нравилось искушать светлых. По его повелению были наполнены красные бани кровью человека с добавлением эльфийской и крови белых фэйри. Его забавляло искушение и унижение светлых. Он заставлял их в обмен на силу дарить свои ласки. Изменяя свое тело, Вельзевул, наслаждался тем, как им омерзительно. Он предлагал им то, от чего еще никто не отказался: всю свою силу на веки вечные. У них был лишь один вопрос: как он может отдать всю свою силу каждой, если их трое. Он объяснял, что каждая будет получать силу на день, а две другие в это время будут прибывать в забвенье. Никто из них ни разу не поинтересовался о последствиях. Он никого не обманывал. Лишь не договаривал. Его сила в слабом сосуде бушевала и уничтожала нового носителя. Но никого это не интересовало. В их глазах светилась алчность. Они хотели уничтожить его с помощью его же силы. Но не проходило и доли секунды, как они превращались в прах, одна за другой
Лишь один раз у одной из них хватило сил продержаться минуту. Она успела ранить его. Но ей не ведомо было, что, вступив в сделку с дьяволом, она навеки становится подвластна ему. Все они проклинали его. Лишь эта молчала. И в злости он дал ей новое тело и обратил в демона. Как она противилась! Как он наслаждался, ломая ее! Теперь у нее новое имя и новые идеалы. Теперь она Галлия, самая преданная и самая подступная. Никто из всех демонов не знает, кем он был. Никто кроме нее.
И теперь он начал прежнюю игру. Его голосу не могли противиться. Он был похож то на шелковые объятия, то на ласки моря, то на прикосновения листвы. Она с отвращением прикоснулась к нему, и их всех отбросило назад.
- Галлия, уведи их, - его глава упала, а голос стал глухим, и все почувствовали укусы песчаной бури.
- Куда повелитель? – Галлия радовалась и злилась одновременно.
- Туда, откуда взяла, - он поднялся и направился к другим комнатам. Все увидели красоту его тела, которую омрачала лишь кровь, стекавшая струйками.
- Я еще могу что-нибудь для Вас сделать, - в ней проснулась дерзость.
- Да. Убери кровь. Наполни ванны ключевой, чистейшей ключевой, холодной, как твои слезы водой. Смешай ее с травами и маслами. А потом исчезни с глаз долой.
Люцифер вступил в открытое пламя, такое же красное, как и кровь, в которой он выкупался. Огонь очищал. Выйдя из него, он был черный, как черт. Но тело его не пострадало; обуглилась лишь чужая кровь.
Ледяная вода, словно руки любимой, снимали угольки и уносили тошнотворный запах. Какими б небыли его идеалы, а он любит только единожды, и предавать не может. Но не только в этом дело. Теперь красные ванны ему противны. Такое чувство, что он купается в ее смерти и горе. Даже боль и ненависть Галлии внушают сердцу вину.
Облачился он в белоснежные широкие штаны и рубаху по щиколотки с разрезами по пояс, на манер восточных одеяний. Ни оружия, ни украшений при нем не было. Лишь невиданная до толе ткань да черные крылья выдавали его титул.
Скифка вышла раньше назначенного времени. Она проходила знакомыми с детства улицами и не узнавала их. Новые люди, новые фасады, новые магазины и кафе. Она могла спокойно заходить и покупать все, что вздумается. Благо Чистильщики получали огромную, даже как для магов, зарплату (к тому же Люсий постоянно пополнял ее счет). Пантикапея сама не понимала, как ее приняли. Стать Чистильщиком в их мире еще сложнее, чем Президентом в - нашем. Она пошла, просто, попытать удачи, и ее приняли, ни о чем не спросив. Скифка не знала, что это Назари и Пифия поговорили с Королем Элионом. Эта парочка была уверена, что она уничтожит Князя тьмы. Им даже не приходило на ум, к чему может привести эта малолетняя Красавица.
Люций был прав, она прожила лишь год, но уже не может упомнить всех своих имен. Ее называют и Княжной, и Люцией, и Темным цветком, а также Змеиным жалом, Бело главой молнией, Зеленным огнем, Красавицей и еще как-то, но она уже не помнит.
Пантикапея свободно ходила в одиночку по территории темных, хотя иным Подопечным это было запрещено. Ее не трогали. За ней всегда были черные крылья. И в этот раз она преступила границу не для того, чтобы что-нибудь купить, а для того, чтобы кого-нибудь убыть. Ей не нравилось уничтожать вампиров и оборотней – они убивали, чтобы жить, а не жили, чтобы убивать. По поводу других обитателей тьмы ее не грызла совесть.
Сейчас ей вспомнился один случай. Она опаздывала. И тут услышала всхлипывания. Подойдя ближе, увидела картину: девушка склонилась над телом старухи, на шее которой явственно виднелась печатка вампира. Тогда Пантикапея подумала, что кровосос убил бабушку несчастной. Но, подойдя поближе, она ахнула: у той были окровавленные клыки. Скифку оскорбили эти крокодильи слезы. Она занесла руку в ударе. На нее обратились глаза вампира. В них была невыносимая боль и мольба. Именно этот взгляд и остановил ее тогда. Именно этот взгляд и заставил задуматься о своих действиях.
- Люций! – она стояла над убийцей и звала его, сама чуть не плача. А вампирша даже не шелохнулась, - Люций…
Он появился, и в глазах его читалась тревога.
- Что случилось? Ты плачешь? Ты плачешь! Панти, что с тобой? – его голос вливался в него прохладными струйками воды, успокаивая.
- Люций, забери ее к себе и не выпускай, пока я с ней не поговорю, - и Скифка указала головой на девчонку.
- Почему ты ее не убила? – этот вопрос оскорбил и обидел ее. А следующие слова успокоили и разозлили одновременно, - Ты имеешь на это полное право.
- Не знаю. Не спрашивай. Просто сделай. Пожалуйста…
Через неделю Пантикапея появилась в одном из замков Князя. Ее там не любил, но вела она там себя хозяйкой.
Люцифер рассказал ей историю вампирши. Та уже десять лет такая. Когда-то она была красивой и чистой девушкой. Звали ее Катрин. Катрин влюбилась в молодого и богатого парня. Он тоже полюбил ее. Да было одно «но». Парень был вампир. Один из сильнейших. Он предложил ей выбор: вечность с ним или смерть без него. Для нее жизнь без парня была хуже смерти. Они поженились, а на следующий день он обратил ее. Катрин не понимала, на что идет. Осознав все последствия своего шага, она начала искать смерти. Он заставил ее поклясться жить, чтобы не случилось. Два года назад его убили. С тех пор она стала еще страшнее, чем была. И, правда: лицо девушки было серым, глаза запавшими, а тело выдавало безумие души и голод.
Люций всегда знал все о своих. Ни один предводитель светлых этим не мог похвастать.
Пантикапея долго беседовала с Катрин. И в один миг она сумела достать ее душу из клетки, которую сотворило зло в ней. Страдания этой девушки повергли б в ужас любого. И Панти начала перерывать все библиотеки в надежде, найти способ спасти обреченную. Ведь, если можно освободить душу на время, то должен способ освободить ее навсегда. Но выхода не нашлось. И ей пришлось убить. Впервые в жизни она убила, а не уничтожила.
С тех пор Скифка надеется, что души убитых оборотней и вампиров попадают в рай. Ведь ни один мученик так не страдал, как страдала Катрин. И будет просто несправедливо, направить ее вновь в Царство тьмы.
И с тех же пор ее гложет страх. Что будет с ними? Куда ее может завести любовь к Князю тьмы? Может быть, именно по этому он стал так холоден? Именно с того момента она начала просить совета у Бога каждый день. И каждый день ей снится сон: Люцифер стоит и смотрит на свою тень. У него нет тени. Потом они стоят и смотрят на пламя свечи в темном помещении. Она мочит руки и выводит пальцем крест на лбу у Люция. И снова картинка резко меняется. Пред ней появляется две пары крыльев. Белые и черные с белыми перышками. Она слышит свадебные напевы. Она видит только этот сон. И наутро просыпается в слезах.
Все глаза направлены на нее и злобно блестят. Но ей это уже не важно. Скифка услышала запах крови и страха. Руки потянулись к кинжалам. Неспела она завернуть за угол, как нарушители скрылись. На обочине валялась кипа тряпья. Подойдя поближе, Пантикапея поняла, что несчастного искусали трое. Радует то, что он не станет вампиром. Но из-за потери крови может умереть. Догонять было не когда и отбиваться не от кого – она спрятала кинжалы. И телепортировалась в замок к Люцию.
Скифка с ноги открыла дверь и наткнулась на Галлию. Девушки друг друга не любили.
- Люций тут? – не останавливаясь и не посмотрев на демона, спросила она ледяным тоном. Галия про себя отметила, что у Люции голос набирает силы Князя, поскольку по ней ударили ледяные иголочки.
- Да.
- Возьми старика и отнеси в какие-нибудь покои. Да смотри, чтоб, когда я приду, он был жив.
- Ты мне не хозяйка. Не смей мне приказывать, - развернувшись, Галлия собиралась уйти.
- Стой! – демона пригвоздило к стене, и она задохнулась от силы, - я что тебе сказала? Как ты смеешь перечить?
Поскуливая, Галлия подползла к ее ногам и кинулась выполнять поручение.
Пантикапея направилась к Люциферу. Он стоял спиной к двери и даже не обернулся:
- Кого на этот раз ты притащила? Знаешь… Галлия права: ты ей не хозяйка, чтобы отдавать приказы, - его голос прошелся по ней, словно северная стужа.
- И, слава Богу, что я ей не хозяйка. Но, на сколько я знаю, у вас сильнейший отдает приказы. Я сильнее нее, - ее голос обернулся ласковым дуновением морского бриза. Никто не знал, природный ли это дар – превращать голос в реальные ощущения – приобретенные ли знания от Князя. Но Пантикапея владела им сполна.
- Тогда почему я не могу приказывать тебе? Я сильнее тебя. И первым же моим приказом было б желание, чтоб ты убралась и навсегда обо мне забыла, чтоб ты меня ненавидела.
У Пантикапеи выступили слезы. И там, где они касались пола, оставался выжженный след и крупинки розового жемчуга. Она на каблуках развернулась и гордо пошла за своим подопечным, не проронив ни слова. Никто в замке не посмел высунуть нос. Все поняли: она будет убивать без разбора. Даже у Галлии не хватило на это дерзости. Но к князю она побежала:
- Наконец-то вы поставили эту прохиндейку на место, господин. Вам что-ниб… - она не успела закончить фразы, как оказалась на полу с рубцами на щеке и жуткими болями во всем теле. В ее глазах блеснул страх и удивление.
- Это, чтоб ты всегда помнила о ком и с кем говоришь. А теперь собери ее слезы о положи в хрустальную шкатулку, - сказав это, он направился вслед за Пантикапеей.
Она уже собиралась выйти из замка, неся на руках больного.
- Постой. Положи его назад.
Но она даже не замедлила шага. Люцифер попробывал силой ее остановить. К его глубокому удивлению, ни один волосок на ней не дрогнул, лишь ранений застонал.
- Забыл: ты надо мной не властен и не можешь мне приказывать.
- Лориэн! Вернись! Пожалуйста, вернись…
Она уже хотела стереть в порошок весь замок со всеми обитателями, как поняла, что кроме нее никто не слышал ее настоящего имени. И она остановилась. Князь тьмы впервые о чем-то просил, а не приказывал. Сразу выбежал полудемон и отнес раненого в комнату. А Лориэн приблизилась к Люциферу и заглянула ему в глаза. И он поцеловал ее, впервые после прошлогоднего дня рождения. И они снова перенеслись в тот лес.
Они стояли молча. Каждый из них знал мысли другого.
Днем она вернулась в замок. Оказалось, что ее подопечный ушел утром.
- Что значит, он ушел?!
- Встал и ушел. Я что должна была его кровати привязать?
- Ты сумасшедшая! Он человек. Че-ло-ве-к! Может, тебе это на лбу выжечь надо. И на него напали вампиры.
- Я ему память подчистила.
- Ты что? Я тебе, что сказала? Чтобы ты не прикасалась к нему. Вон от сюда! Упаси тебя, показаться мне на глаза!
Все это время Галлия ощущала себя между молотом и наковальней. Последние слова взбесили ее, но Хозяин только улыбнулся Люции и притянул ее к себе. Галлии ничего не оставалось, как исчезнуть в синем пламени.
Возвращаясь от Люция, Скифка ощутила движение, и ее толкнуло вперед. Оборачиваясь, она достала меч и рассмеялась. Пред ней стоял толи скрюченный старик, толи старуха. Существо все в черном что-то шептало, махало кулачками и выкидывало огненные шарики, которые даже не достигали цели. А таяли при встеречи с первым слоем щитов защиты. Скифка не успела подумать, как нападавшего скрутило. Она стояла над ним и думала: «Что с этим делать?» И наконец решила вернуть в лоно, которое этого породило – в Преисподнюю. Но тут ее окликнула седая женщина.
- Не спеши судить и исполнять приговор. Убить ты можешь, а вернуть? И помни, мы в ответе за тех, кого спасли. Дождись ночи, - и незнакомка исчезла, указав на скрюченную фигурку.
«Прекрасный день рожденье».
Как обычно, она заявилась к Люцию. Посадив уродца в клетку, Скифка начала наблюдать за ним.
- Зачем тебе эта тень, Панти? – он подошел с сади и обнял ее.
- Не зная. Ты сказал тень? Похоже… Ты знаешь что-то о нем? Можешь рассказать?
- Конечно. Давай пройдемся.
И Люций поведал ей такую историю: «Сто лет назад был наследник сильнейшего из магов по имени Генри. Паренек не имел силы. Но Генри обрел все знания отца о лекарствах и врачевании. Парень полюбил молодую девицу – юную ведьму. С ней приключилось несчастье – она начала таять, превращаться в призрака. Никакие его знания не помогали. Однажды ночью он встретил старуху. И та сказала, что может помочь его горю взамен на его тень. Это была собирательница тени, такая же, как душ, ведьма тьмы. Генри не знал, что тень – это часть души. Все наши темные стороны мы выгоняем в тень, тем самым избавляясь от них. Ночью тени нет – тюрьма распадается, и зло возвращается в души. Именно по этому все страшные поступки свершаются в темноте.
Ты заметила, что у темных нет тени. Именно потому, что мы принимаем и удовлетворяем наше зло, мы в тюрьме для него не нуждаемся.
Отдав свою тень, он отдал часть своей души. Теперь часть ведьменого зла живет в нем. И днем оно покоряет его. Я удивляюсь, как ведьма не покорила его целиком. Он борется уже сто лет.
К слову, даже у ангелов есть тень. Просто она совсем блеклая и прозрачная. И первым признаком падения ангела является яркость тени, а потом ее исчезновение. У меня тени нет уже несколько тысяч лет».
- У тебя есть тень? – Пантикапея не слушала его последних слов, - У тебя есть тень…
Пантикапея стояла, склонив голову, и смотрела ему под ноги. Он проследил за ее взглядом и не поверил. Люцифер ходил из стороны в сторону и черное пятно бежало за ним, как преданная собачка.
- Это невозможно! так же, как и повернуть все мироздание вспять.
А она стояла и улыбалась. Ее лицо просто сияло счастьем. Кажется, сон, даривший боль сердцу, стал предвестником счастливого окончания истории.
Пантикапея встала за его спиной и тихонько спросила, дунув в самое ухо:
- Ты веришь мне?
Какая-то странная сила затолкала его ехидный вопрос вглубь, и Люций только прошептал:
- Да.
По велению Пантикапеи в ее руках оказался белый шелковый, но плотный шарф. Она завязала им глаза Люциферу. Но перед его глазами не было тьмы, напротив, он видел белое сияние.
Она взяла его ладони в свои и спиной пошла в неизвестность. Через мгновение они стояли у обветшалого здания. Облезшая позолота на куполах, разбитые витражи да покосившийся крест выдавали некогда великолепную церковь.
- Господин! Не слушайте ее. Снимите с себя оковы ее колдовства и взгляните – она хочет Вас уничтожить, - Галлия рыжей фурией преградила им дорогу. Вельзевул дрогнул. Хотел было снять повязку и взглянуть, куда привела его любовь. Скифка развернулась – и демона забросило в здание. Галлия вылетела, вся обуглевшаяся и, не понятно каким чудом, уцелевшая. Но больше она не могла издать ни единого звука. Спокойствие и уверенность Пантикапеи успокоили Люцифера.
- Верь мне. Ты веришь мне? – ее ласковый голос обволакивал и залечивал старые раны души.
- Да, - и он ступил вперед.
Они стояли в темном помещении. Огарки свечей да запах ладона окружали их. Она обратила свой взор на него:
- Как ты?
- Словно на самом дне земли. Хочется толи петь, толи умереть.
Она провела его к центральным иконам, и им навстречу вышел старичок в потертой сутане священника. Побитая сединой глава поднялась на вошедших, и в умных глазах замер ужас.
Пантикапея дала ему знак, чтобы молчал, и подозвала:
- Принесите святой воды, зажгите все свечи и ладан. И не бойтесь.
Он сделал все, как велели, и по знаку скрылся. Только святые видели эту сцену, но узнали о случившемся все.
Пантикапея сняла шарф, и глаза дьявола встретились с глазами Божьего сына. И увидели они в глазах друг друга одинаковую боль. Один переживал за судьбу всего человечества, другой – за душу лишь одной, но оба они любили. Оба ради спасения любимых были готовы на все и обое были сыновьями, как и все живое, единого Отца. Пантикапея положила руки ему на плечи и легонько нажала. И он опустился на колени, потому что понял чувства, некогда считавшие глупостью.
Она намочила пальцы в святой воде и дотронулась к челу Князя, проведя крест на белоснежной коже:
- Я люблю тебя. И зная, что так должно быть. Ведь Он – это любовь.
И его уста говорили ей в такт:
- Я люблю тебя. И отныне мы будем всегда вместе. Он так хочет, и так хочу я.
Любопытство победило страх: старик высунул свой нос и увидел, как пара стоит на коленях перед распятием и смотрит друг другу в глаза. А за их спинами трепетали огромные крылья: одни белые, как дневной свет, другие черные с белыми перьями.
Тихие слова страной клятвы понесли шумные последствия.
Тьма лишилась своего Князя. Но свет обрел нового Целителя.
Пантикапея, случайно коснувшись оборотня, обнаружила, что может спасти обреченных. И Генри получил волю. Многие души оборотней и вампиров освободились от уз тьмы. Даже Галлия и прочие другие демоны, обрели чистоту.
Но остальные демоны и темные, сотворенные Люцифером, не хотели спасения. Они начали жестокую войну за место правителя и охоту на предавшего их ангела.
Что будет дальше неизвестно никому. Мир изменился и будет меняться до тех пор, пока крылья Люцифера не обретут белизны ее крыльев.
И она будет спасать тех, кого погубил он, чтобы спасти его.
Любовь ангела
-
-
27.04.2011 в 17:46мне понравилось)))
-
-
28.04.2011 в 15:07-
-
28.04.2011 в 15:10-
-
28.04.2011 в 17:50-
-
28.04.2011 в 17:52